 «Решение не объявлять победителя тендера на достройку АЭС „Темелин“ было правильным», — говорит Кирилл Комаров, первый вице-президент государственной корпорации «Росатом». Из уст высокопоставленного представителя российской энергетики это звучит удивительно.
Кирилл Комаров, первый вице-президент государственной корпорации «Росатом», который занимается российской атомной экспансией за рубежом, в интервью, в частности, говорит: «Если вы серьезно настроены на строительство АЭС, то тендер — это последнее, что вам нужно делать». В случае строительства АЭС речь идет о настолько сложном решении, что для него невозможно создать какую-то формальную процедуру тендера. «Или она была бы настолько сложной, что никто не понял бы, по каким критериям вы выбираете победителя», — добавляет Комаров.
Чешское правительство Богуслава Соботки сегодня рассматривает варианты того, как при выборе поставщиков новых блоков АЭС «Темелин» и АЭС «Дукованы» обойти известный закон о государственных заказах. Одним из вариантов является венгерская модель межправительственного соглашения: Будапешт напрямую договорился с российским правительством о достройке АЭС «Пакш».
Намного более критично отзывался об отмене тендера на достройку АЭС «Темелин» Мирослав Фиала, глава фирмы Škodа JS, которая участвовала в этом тендере вместе с Росатомом. «Много денег было выброшено на ветер. Нам эти игры длиной в пять лет обошлись в 250 миллионов крон». Комаров в интервью подтверждает, что Росатом по-прежнему видит шансы в участии в строительстве новых реакторов на АЭС «Дукованы» и АЭС «Темелин». Россияне могли бы предоставить и часть необходимых средств. Комаров допускает вероятность создания совместного предприятия с компанией ČEZ, в котором россияне стали бы миноритарным партнером.
ČESKÁ POZICE: Отношения между ЕС и Россией напряженные, и то же касается Чехии. Посол по энергетической безопасности Вацлав Бартушка, например, не считает возможным после аннексии Крыма участие России в будущем тендере на строительство новых реакторов. Что вы об этом думаете?
Кирилл Комаров: Я убежден, что, несмотря на все трудности в отношениях между Россией и ЕС, атомная энергетика остается той областью, которая не зависит от политической турбулентности. Я думаю, что ответственные представители, к счастью, довольно мудры, чтобы это понимать.
За прошедшие десятилетия мы пережили периоды и теплых, и прохладных отношений. Но некоторые принципиальные вещи неизменны. В атомной энергетике нужно сохранять разумный и продуманный подход. Речь идет о безопасности, которая является основным принципом этой отрасли.
— Вы ожидаете, что чехи будут воспринимать атомную энергетику не так, как другие отрасли?
— Я исхожу из того, что является самым важным, для нас в том числе. Для Росатома совершенно принципиально сохранить репутацию надежного и желанного партнера. В этом году мы отмечаем годовщину в отношениях между Россией и Чехией: 60 лет назад был подписан первый международный договор о мирном сотрудничестве в области ядерной энергетики.
Эта шестидесятилетняя история состоит из очень разных периодов, но в ней не найти ничего, что бы свидетельствовало о том, что мы ненадежный партнер для чешской экономики и чешских АЭС. Ни разу не было такого, что мы, например, не поставили топливо. Делаем ли мы что-то, что вас не устраивает?
— Были отмечены определенные неудачи чешских компаний, которые стали частью группы «Росатом». Компания Chladící věže стала банкротом.
— Это другое. Мы занимаемся не политикой, а бизнесом. Когда бизнес экономически эффективен, происходит расцвет. Когда фирма не находит себе клиентов, которые бы покупали ее продукцию, к сожалению, экономически более эффективно эту компанию закрыть, чем затягивать дело. Но важно, что наше сотрудничество со всем ЕС не было нарушено никак. Мы продолжаем исполнять все наши контракты.
В прошлом году, напротив, наша позиция на европейском рынке упрочилась. Мы подписали контракт на строительство двух новых блоков в Венгрии, а парламент Финляндии утвердил разрешение на АЭС, которую строить будем тоже мы. Я вижу такой же подход к атомной энергетике у наших партнеров, так что я настроен оптимистично.
— Однако в Чехии за прошедшие годы многое не получилось. Когда я разговаривал с вами более двух лет назад, вы высказали надежду на то, что тендер на достройку АЭС «Темелин» не является лишь театральным представлением, которое однажды закончится. Но именно это и случилось: чешская компания ČEZ, контролируемая государством, вскоре после этого отменила тендер.
— Это не было нашим решением. Но я не отношу это к неудачам. Во-первых, мы не проиграли, потому что не выиграл никто. Скорее, можно сказать, что в данном случае проиграли все, кто потратил много сил — от устроителя вплоть до всех участников тендера.
Но, во-вторых, я полагаю, что решение не объявлять результат тендера было правильным. Если вы серьезно настроены на строительство АЭС, то тендер — это последнее, что вам нужно делать. Никто в мире не строит АЭС на основе тендера, и никто таким образом не выбирает поставщика ядерных технологий.
— Вы предлагаете Чехии образец Венгрии, которая подписала межправительственное соглашение с Россией?
— Речь не только о примере Венгрии. Британцы тоже не проводили тендер, когда готовились к строительству новых блоков на АЭС «Хнкли Поинт». Каждая страна выбирает технологию, которую считает наиболее подходящей. Но важен не только выбор поставщика — нужно решить массу других вопросов: финансирование проекта, максимальное участие национальной промышленности, подготовку специалистов и массу других вещей. Сюда же относится и вопрос о том, как поступать с будущим отработанным топливом: складировать ли его в земле или куда-то вывезти?
Это настолько сложное решение, что для него невозможно создать какую-то формальную процедуру тендера. Или она была бы настолько сложной, что никто не понял бы, по каким критериям вы выбираете победителя.
— Уверены ли вы, что в Чехии действительно будут строиться новые реакторы? Пока правительство не хочет даже предоставить гарантию цен электроэнергии с будущих блоков.
— В мире существует множество разных моделей, по которым может быть построена АЭС. Гарантия будущей цены — не единственное возможное решение. Разные страны выбирают различные решения сообразно тому, какого результата хотят достичь.
— Но какие-то государственные гарантии необходимы...
— Я бы сказал иначе. Трудно себе представить, что в настоящее время может быть построена АЭС без участия государства. Государственная поддержка может быть прямой или косвенной. Она может заключаться, например, в выдаче лицензии на проект. АЭС не является лишь источником энергии.
Любой проект такого строительство — это огромный стимул для социального и экономического развития страны. Создаются рабочие места, появляются новые заказы для национальной промышленности, повышается уровень образования, растет технологический и научный уровень. Когда правительство принимает решение о разрешении на строительство, оно, скажем, может исходить из того, что получит электроэнергию, которую будет задорого продавать и зарабатывать на этом. Или оно может решить, что хочет производить электричество дешево, чтобы тем самым поддержать конкурентоспособность национальной промышленности.
— Вы можете принять все эти модели? В Чехии много говорилось о том, что правительство и компания ČEZ будут искать стратегического партнера, который будет участвовать в финансировании проекта.
— Мы готовы принять участие разным образом. Сегодня в Европе у нас есть два проекта: в Финляндии и в Венгрии, которые устроены совершенно по-разному. В Финляндии мы являемся миноритарным партнером финского консорциума — в коммерческом проекте. В Венгрии мы пошли по пути межправительственного соглашения. С российской финансовой поддержкой там будет построена АЭС, которая будет полностью венгерской собственностью. И всегда можно найти некую комбинацию этих моделей.
— А что вы скажете о модели совместного предприятия компании ČEZ и Росатома, вернее их дочерних фирм, и в этом СП у чехов была бы мажоритарная доля?
— Я не хотел бы думать за ČEZ. Но вообще могу сказать, что если к нам за этим обратятся, то мы готовы в подобном проекте принять участие в качестве миноритарного партнера. Фактически это означает, что мы выражаем готовность сосредоточиться на интересах заказчика. Когда вы просто строите АЭС, объективно говоря, вы хотите построить ее по максимальной цене.
Если же вы — совладелец, то есть большая мотивация для того, чтобы АЭС, напротив, была построена как можно дешевле, и чтобы ею как можно более эффективно управляли. Тут можно найти множество разных моделей, и Росатом в этом отношении имеет большой опыт. Сегодня мы, из всех фирм мира, строим больше всего АЭС за рубежом, и у нас контракты на строительство 29 блоков.
— Но именно это вызывает определенные сомнения, потому что мы знаем, что экономическая ситуация в России сегодня не из лучших. А вы — государственная корпорация. Вы уверены, что можете предложить все, что захотят ваши партнеры?
— Мы исполняем все наши обязательства, мы не отменили ни один наш проект за рубежом. Все они осуществляются по плану. При этом мы отнюдь не везде строим с использованием российских денег. Скажем, в Китае и в Иране мы строим на деньги национальных заказчиков. В некоторых других странах, таких как Индия, доля нашего финансирования относительно невелика. Так, где в этом отношении мы берем на себя какие-то обязательства, мы способны их выполнять.
— Но, насколько я знаю, в самой России строительство АЭС замедлилось, вопреки первоначальным планам.
— В целом все продвигается, как мы и планировали. Но тут всегда есть определенные нюансы. Например, в прошлом году мы планировали, что пустим один блок АЭС. Сначала мы предполагали, что это будет на Нововоронежской АЭС.
Но когда незадолго до срока мы снова оценили экономическую ситуацию, мы поняли, что с экономической точки зрения намного выгоднее запустить новый блок на юге России — в Ростовской области. В этом регионе энергопотребление больше, и цены там выше. При этом первоначально Ростов мы хотели запустить в 2015 году. Эти два блока лишь поменялись очередностью.
— Но нововоронежский реактор важен с точки зрения ваших референций за рубежом. Это первый блок новейшего типа ВВЭР 1200...
— Да, мы его тоже запустим в этом году. А в следующем году все смогут посмотреть, как он работает.
— Несмотря на это, кажется, что российское правительство отдает предпочтение газовым электростанциям или тем, которые работают не нефтепродуктах.
— Нет, это совсем не так. На атомную энергетику сегодня в общем балансе приходится 16%, но это если рассматривать всю территорию России. В европейской части эта доля намного больше — около 40%. Действительно, российская экономика сегодня не нуждается в массированном строительстве новых атомных или других электростанций. Но мы по-прежнему много строим — сейчас девять блоков. В этом отношении мы все еще вторые после Китая.
Кроме того, мы уже ощущаем себя по-настоящему международной корпорацией, которая не связана только с одной страной. Мы идем туда, где созданы благоприятные экономические условия для реализации новых проектов. Но наш основной принцип остается неизменным: за рубежом мы не предлагаем то, что не делаем у себя дома. Поэтому для нас важно, что в этом году мы закончим строительство реакторов четвертого поколения БН-800 на быстрых нейтронах. Потом мы намерены предлагать его за рубежом.
— Я сталкивался с мнением о том, что российской атомной энергетике следовало бы освободить место для Газпрома и других нефтяных и газовых компаний как на внутреннем, так и на зарубежном рынке.
— Это что-то из области изощренных теорий заговора. На самом деле все намного проще. Любая компания и менеджмент любой компании отвечает за собственную эффективность и собственные результаты. Все должны производить энергию, которая соответствует рыночным ценам.
— Если говорить о Чехии, то тут у вас немало конкурентов. На участие в тендере на достройку АЭС «Темелин» недавно подала заявку французская компания Areva и американская Westinghouse. Сейчас говорят о том, еще одно предложение о строительстве новых блоков на АЭС «Темелин» и АЭС «Дукованы» может поступить из Кореи и Китая. Как вы смотрите на своих новых соперников?
— Мы за справедливую и открытую конкуренцию. Мы не боимся конкуренции и считаем, что победит лучший. Другое дело, что всегда очень важно, каковы критерии для выбора победителя.
— Вероятно, ваше преимущество состоит в том, как минимум по сравнению с Westinghouse, что у вас сильная поддержка государства. Вы государственная корпорация.
— У Росатома намного больше преимуществ. Их нельзя свести лишь к тому, есть ли государственная поддержка или ее нет. И если вы внимательно следили, то заметили, что во время тендера на достройку АЭС «Темелин» вся сила государственного аппарата США была направлена на то, чтобы обеспечить победу компании Westinghouse.
— Но это, скорее, было лоббирование, нежели реальная финансовая поддержка.
— Лоббирование также играет в нашей жизни значительную роль. На самом деле наше преимущество заключается в другом: Росатом — это компания с полным технологическим циклом. Мы занимаемся всем: добычей урана, его обогащением, производством ядерного топлива и оборудования для АЭС, а также строительством электростанций и их эксплуатацией, и это особенно важно.
Также мы занимаемся отключением АЭС, хранением отработанного ядерного топлива и многими другими вещами. У нас даже есть единственная в мире флотилия атомных ледоколов. Наши партнеры также ценят то, что в наших вузах мы можем обучать иностранных студентов и предложить им практику на наших АЭС. Во всем этом я и вижу преимущества.
— По сравнению с s Westinghouse?
— И со всеми другими. В этом отношении с нами никто не может конкурировать. Чтобы иметь такой же широкий спектр деятельности, как у Росатома, французам пришлось бы объединить такие компании, как Areva, EDF, часть Alstom и Schneider Electric, часть Комиссариат по атомной энергии и другие.
— Что касается первого шага, то есть объединения EDF и Arevа, то французы, вероятно, это сделают.
— Во многих французских изданиях писали, что сделают это по примеру Росатома. Я рад, что мы дали пример, который сегодня оказывается полезным и во Франции, то есть в стране, которая относится к настоящим лидерам в области ядерной энергетики.
— Вернемся еще к Корее и Китаю. Там идет довольно быстрое развитие, и в будущем они могли бы прийти к концепту, подобному вашему.
— Это очевидно. Но, по моему мнению, для этого еще потребуется некоторое время. Обе эти страны должны показать, что могут реализовывать зарубежные проекты. Росатом уже прошел этот путь, и нам известно, насколько велика разница между строительством АЭС у себя в стране и выходом на международный рынок.
— Новые блоки российского типа сейчас строит компания Slovenské elektrárne, которую контролирует итальянский Enel. Но именно это строительство на АЭС «Моховце» сейчас столкнулось с огромными проблемами: оно очень затягивается и дорожает. Не боитесь ли вы, что для вас это будет негативной референцией?
— Эта технология действительно первоначально российская. Но вряд ли эта ситуация может создать нам какие-то проблемы, потому что мы никогда не участвовали в этом проекте. К сожалению. Решение строить российскую АЭС без участия российской атомной компании, как я считаю, было неразумным.
— А если бы вас сейчас призвали на помощь, вы бы согласились?
— Я не люблю рассуждать в условном наклонении. Если бы поступила конкретная просьба, мы очень внимательно бы ее рассмотрели и подготовили ответ. Все зависит от конкретных условий.
— Сейчас в ЕС много говорят о большей диверсификации поставок ядерного топлива. То есть вероятность, что в будущем вы не будете поставлять все топливо на АЭС «Дукованы» и АЭС «Темелин», как сейчас. По крайней мере фирма ČEZ заявила, что проведет новый тендер на поставки топлива на АЭС «Темелин». Что вы об этом думаете?
— Я уже говорил, что мы не боимся никакой конкуренции. Если кто-то захочет объявить тендер, чтобы выбрать поставщика топлива, то, мы полагаем, это его право. За прошедшие десять лет в Европе прошли десятки подобных тендеров: в Чехии, в Венгрии, в Словакии, в Болгарии, в Финляндии. И мы выиграли во всех. Мы предлагали проработанные технические решения, представляли предложения, которые удовлетворяли устроителей этих тендеров.
— Все это были поставки для реакторов российского типа...
— Да, разумеется. На эти поставки регулярно проводятся тендеры, и в этом нет ничего нового. Нигде, ни в одном договоре, не было написано, что мы должны иметь монополию, и что кроме нас никто больше не имеет права на поставку топлива для реакторов российского типа. Но я против того, чтобы создавались какие-то искусственные условия для поставок.
В европейских СМИ высказывалась мысль о том, что ЕС не столько нужна справедливая конкуренция, сколько то, чтобы у каждой АЭС было как минимум два поставщика топлива. У нас есть против этого принципиальные возражения. Когда организуется справедливый конкурс, побеждает лучший. Но когда буквально требуется иметь два поставщика, то первый, скажем, победит в тендере, а второй получит заказ автоматически и будет диктовать, по какой цене и на каких условиях будет поставлять свое топливо.
— Проблема, вероятно, заключается в том, что на самом деле существует только два поставщика топлива для реакторов российского типа: компания «ТВЭЛ» из вашей группы «Росатом» и американский Westinghouse.
— Но для реакторов Areva и Westinghouse сегодня тоже существует только два поставщика. Это как раз Areva и Westinghouse. И никто особенно не переживает по этому поводу. Все эти рассуждения о диверсификации, по-моему, вызваны совсем не желанием решить реальную проблему.
Росатом всегда исполнял свои обязательство согласно долгосрочным контрактам о поставках топлива. Даже в период нынешних сложных отношений между Россией и Украиной мы продолжаем поставлять топливо на все 15 блоков на Украине. Мы продолжаем поставлять обогащенный уран в США. Я не вижу смысла в проведении диверсификации ради самой диверсификации. Благодаря ней оператор АЭС должен получить какие-то преимущества.
"Lidovky", Чехия
Ян Жижка (Jan Žižka)
|
